Если вы вдруг обнаружите что-то, что лучше, чем секс, сразу звоните мне. Или пишите на пейджер.(с)
Я прочитала один рассказа Стивена Кинга. Кто знает и любит этоо писателя, мой огромный респект, ибо он Король Ужасов!Так вот я прочитала его рассказ, не знаю, что с переводом, но название переведено дословно "Дорождый Ужас едет прет на Север". Вначе я посмеялась, пока не начала читать. Образ, созданный Кинегом, меня просто заворожил, его странное существо, такое жестокое и опасное, но при этом словно наполненное животной страстью. Я думаю об этом рассказе уже 3 сутки. И рисую образ богемного убицы-маньяка, что создал Кинг. Я не могу найти свой альбом, но я очень хочу его нарисовать. Потому что - это что-то нереально ужасное и прекрасное. Черт, плохо быть психом. Но я такая!
Смысл рассказа в том, что известный писатель романов ужасво возвращался с конференции и наткнулся на дворовую расспродажу, где купил картину, на которой было изображено следующее....
На картине был изображен молодой человек за рулем мощной спортивной
машины - может, "гранд-ама", а может, и GTX, в общем, какой-то машины с
откидным верхом - на мосту Тобин-Бридж на закате. Откидной верх был поднят,
и поэтому черный автомобиль походил на недоделанный кабриолет. Молодой
человек пристроил левую руку поверх боковой дверцы с опущенным стеклом, а
правую небрежно держал на руле. Закатное небо над Тобин-Бридж в желтых и
серых подтеках с ярко-розовыми прожилками было похоже на громадный синяк.
Жидкие светлые волосы свисали сосульками на низкий лоб, молодой человек
ухмылялся, и сквозь приоткрытые губы были видны его зубы. Только это были
не зубы, а самые настоящие клыки.
Может быть, он их специально затачивал, - подумал Киннелл. - Может
быть, он маньяк какой-нибудь. Людоед.
Ему это ужасно понравилось: сама идея, что людоед едет по Тобин-Бридж
на закате. В шикарном "гранд-аме"
Но это начало...начло того кошмара, в который попал писатель. Эта картина создана молодым художником-наркоманом, который повесился. Но картина живая, и живое то существо, что находится за рулем шикарной машины!
И оно хочет получить Ричарда, оно жаждет его. И оно приблежается и показывает, издевается, как бы говоря "Ричи,я уже близко!" Скоро ты услышишь звук мотора и увидишь меня, такогь модного и совершенного. Это будет поледне, что ты увидишь в своей жизни!
Ричард выкидывает картину в болото, когда увидит, что пейзаж измениля, что парень в машине уже проезжает там, где проезжал сам Ричард.
Затме Ричард видит как на картине изабражено убийство хозяйки распродажи! И тогда он все понимает.
И увидел такое, от чего у него
перехватило дыхание, как от удара под дых. Внутри все оборвалось.
Картина переменилась. Не сильно, но все же переменилась. Улыбка
белобрысого парня растянулась шире, заточенные людоедские зубы стали видны
еще лучше. Теперь он прищурился посильнее, и от этого вид у него стал еще
более искушенным и еще более злобным.
Неуловимая перемена в улыбке.., губы, растянутые чуть пошире, так что
острые зубы видны еще лучше.., другой прищур.., другой взгляд.., черты,
которые очень зависят от субъективного восприятия. Такие вещи не
запоминаешь в точности, всегда есть вероятность, что ты просто ошибся. Тем
более что Киннелл не особенно-то и приглядывался к картине, когда ее
покупал. Да и миссис Даймент совершенно его уболтала. Она была явно из тех
непомерно общительных женщин, которые так тебя заговорят, что потом в
голове еще долго будет зудеть.
Но была еще одна вещь, которую никак нельзя было списать на фокусы
памяти и субъективного восприятия. Пока картина лежала в багажнике, молодой
человек сдвинул левую руку - которую он поначалу держал поверх дверцы, - и
теперь Киннелл разглядел татуировку, которой не было видно раньше.
Обагренный кровью кинжал, оплетенный виноградными листьями. А под ним -
надпись. Киннелл разобрал только два слова: "ЛУЧШЕ СМЕРТЬ". Но вовсе не
обязательно быть популярным писателем - автором многих бестселлеров, чтобы
сообразить, что там написано дальше. В конце концов, "ЛУЧШЕ СМЕРТЬ, ЧЕМ
БЕСЧЕСТЬЕ" - это как раз та вещь, которую бесноватые дорожные странники,
приносящие только несчастья, типа этого парня с людоедской усмешкой, обычно
и вытатуировывают у себя на руке. А на другой руке - туза пик или цветок в
горшочке, подумал Киннелл.
Образ превосходен..Я сама мечтала создать образ ТАКОГО существа....Этот убйца настолько привлекателен в своей жесткости и равнодушии, что трудно устоять перед тем, чтобы не стать его жертвой. Избежать прикосновений его холодных рук, избежать горящего, словно страстнго взгляда отвести глаза от белоснежных клыков не смотреть на его модные ботинки.
Здесь он рискнул еще раз взглянуть
на картину. Он заранее подготовил себя к тому, что она может опять
перемениться. Он даже не исключал возможности, что она будет двигаться, как
в кино. Картина не двигалась. И, похоже, не изменилась. Но от этого
Киннеллу легче не стало. Ему хватило одного только взгляда на лицо
блондинистого парня. На эту зловещую, совершенно безумную улыбку. На эти
заостренные зубы. Парень с картины как будто хотел сказать Киннеллу, Эй,
старик, знаешь чего? Мне покласть на ваш гребаный мир, который вы
называете цивилизованным. Я - человек настоящего поколения X. И новое
тысячелетие - вот оно, здесь, за рулем этой самой раздолбанной вздыбленной
колымаги.
Но больше всего поразительны мысли писателя, его страхи...Он передаются читателю!
Картина вновь переменилась. Парень уже никуда не ехал. Его машина
стояла припаркованной на подъездной дорожке к коттеджу, где проходила
дворовая распродажа. Вещи, предназначенные на продажу, по-прежнему были
расставлены на лужайке: мебель, посуда, всякие керамические безделушки
(собачки, курящие трубку, голозадые пупсики и рыбы с моргающими глазами).
Только теперь двор был залит светом луны - все той же похожей на череп
луны, что висела в небе над домом Киннелла. Как и днем, телевизор стоял на
улице. И он был включен. Бледный свет от экрана падал на траву, на
опрокинутое пластиковое кресло и на то, что лежало рядом. Это была Джуди
Даймент. Вернее, ее бездыханное тело. И даже не тело, а только часть.
Голову Киннелл увидел не сразу. Она стояла на гладильной доске, и мертвые
глаза блестели при свете луны, точно две тусклые монеты в полдоллара.
Задние фары "гранд-ама" представляли собой красно-розовое пятно
размытой акварели. В первый раз Киннелл увидел машину с картины сзади. Там,
на багажнике, была надпись, выполненная в старинном готическом стиле. Два
слова: "ДОРОЖНЫЙ УЖАС".
Все правильно, - тупо подумал Киннелл. - Все логично. Это не он, а его
машина. Хотя, наверное, разница не велика.
- Так не бывает, - прошептал он себе под нос.
Но ведь было же. Было. Может быть, ничего подобного не случилось бы с
кем-то другим, кто не настолько открыт для таких вещей. Но с Киннеллом это
случилось. Ошарашенно глядя на картину, Киннелл вдруг вспомнил табличку на
столике у Джуди Даймент. Там было написано: ОПЛАТА ТОЛЬКО НАЛИЧНЫМИ (хотя у
него Джуди все-таки взяла чек, пусть даже на всякий случай, и записала
номер его водительского удостоверения). Но там было написано и кое-что еще:
ПРОДАННЫЕ ТОВАРЫ ВОЗВРАТУ НЕ ПОДЛЕЖАТ.
Киннелл прошел мимо картины в гостиную. У него было такое чувство,
будто он здесь посторонний. Чужой в собственном теле. Он поймал себя на
том, что разум - сам по себе, независимо от него - лихорадочно ищет, как
отгородиться от происходящего. Ищет - но не находит.
Киннелл включил телевизор и декодер спутниковой антенны и настроился
на канал V-14. Все это время он буквально физически ощущал присутствие
картины в доме. Нет, не думал о ней, просто чувствовал, что она рядом, эта
картина, которая каким-то непостижимым образом опередила его и проникла в
дом.
- Знала, как срезать дорогу, - произнес Киннелл вслух и рассмеялся.
На этот раз на картине не было ужасного белобрысого парня. Однако за
рулем "гранд-ама" чернела какая-то размытая тень - наверняка это был он.
Дорожный Ужас закончил дела в Розвуде. И попер дальше на север. И его
следующая остановка...
Киннелл не стал додумывать эту мысль. Он заставил себя обрубить ее
прежде, чем она оформится у него в мозгах и он осознает, что это может
значить.
Смерть так близка, но разум отказывается воспринимать это....Но концовка, она просто не поддается описанию...Особенно последнии слова Ричарда, который смирился.
"Гранд-ам" с картины стоял перед домом. Из двух хромированных
выхлопных труб вырывались клубы белого дыма и медленно растворялись в
воздухе. Надпись на багажнике, выполненная старинным готическим шрифтом,
ясно читалась при свете луны. Дверца с водительской стороны была открыта.
Но это еще не все. Судя по свету, льющемуся на ступени крыльца, передняя
дверь в доме Киннелла была открыта тоже.
Забыл запереть ее на замок, - подумал Киннелл, вытирая со лба мыльную
пену вдруг онемевшей и потерявшей всякую чувствительность рукой. - Забыл
поставить на сигнализацию.., хотя вряд ли бы это спасло. Для этого парня не
существует замков и сигнализацией.
Что ж, может быть, Киннеллу и удалось направить его прочь от тетушки
Труди, и это было уже кое-что. Но сейчас эта мысль не принесла ему
облегчения.
Гости с того света.
Глухое тарахтение мощного двигателя в 442 лошадиные силы, не меньше. С
баком на четыре барреля, усиленными клапанами и прямой инжекцией.
Киннелл - голый и мокрый, с головой в мыльной пене - медленно
развернулся, не чувствуя под собой ног, и увидел картину. Именно там, где и
думал увидеть: на стене над кроватью. "Гранд-ам" стоял на подъездной
дорожке у его дома, дверца с водительской стороны была открыта, а из
хромированных выхлопных труб валил дым. Под этим углом Киннеллу была видна
дверь его дома, открытая нараспашку, и длинная тень человека на полу
прихожей.
Гости с того света.
Гости с того света и пришельцы.
Теперь Киннелл слышал шаги. Тяжелые шаги - вверх по лестнице. Он знал,
что блондинистый парень носит мотоциклетные сапоги. Ему не надо было этого
видеть. Люди, которые делают на руках татуировки ЛУЧШЕ СМЕРТЬ, ЧЕМ
БЕСЧЕСТЬЕ, носят только мотоциклетные сапоги. И курят только "Кэмел" без
фильтра. Подобные вещи - они как закон, обязательный к исполнению.
Да, и еще нож. У него обязательно есть с собой нож. Большой и острый.
Что-то вроде мачете. Подходящая штука для того, чтобы снести человеку
голову одним размашистым ударом.
И он наверняка сейчас улыбается, обнажая свои заточенные людоедские
зубы.
Киннелл все это знал. Не зря же он сам навыдумывал столько ужасов.
У него было богатое и живое воображение.
- Нет, - прошептал Киннелл, вдруг осознав, что он совершенно голый.
Только теперь до него дошло, что его бьет озноб. - Нет. Пожалуйста, уходи.
Но шаги приближались. Конечно, они приближались. Такому парню, как
этот - с картины, - нельзя просто сказать:
"Уходи". Потому что он все равно не уйдет. Потому что, по законам
жанра, истории так не кончаются.
Киннелл слышал, что белобрысый уже поднялся по лестнице. С улицы
доносился рев незаглушенного двигателя "гранд-ама".
Парень шел по коридору. Его сбитые каблуки поскрипывали по натертому
паркету.
Киннелла как будто парализовало. Неимоверным усилием воли он скинул с
себя оцепенение и бросился к двери, чтобы запереть ее, пока эта тварь не
вошла. Но он поскользнулся на лужице мыльной воды и на этот раз не устоял
на ногах. Он упал на спину и увидел, как распахнулась дверь. Увидел тяжелые
мотоциклетные сапоги. Парень с картины неторопливо направился туда, где
лежал Киннелл - голый и мокрый, с головой в мыльной пене. А на стене над
кроватью висела картина, и на картине "Дорожный Ужас" стоял припаркованным
у его дома, и дверца с водительской стороны была открыта.
И все переднее сиденье автомобиля было залито кровью. Кажется, мне
придется выйти на улицу, подумал Киннелл и закрыл глаза.
Смысл рассказа в том, что известный писатель романов ужасво возвращался с конференции и наткнулся на дворовую расспродажу, где купил картину, на которой было изображено следующее....
На картине был изображен молодой человек за рулем мощной спортивной
машины - может, "гранд-ама", а может, и GTX, в общем, какой-то машины с
откидным верхом - на мосту Тобин-Бридж на закате. Откидной верх был поднят,
и поэтому черный автомобиль походил на недоделанный кабриолет. Молодой
человек пристроил левую руку поверх боковой дверцы с опущенным стеклом, а
правую небрежно держал на руле. Закатное небо над Тобин-Бридж в желтых и
серых подтеках с ярко-розовыми прожилками было похоже на громадный синяк.
Жидкие светлые волосы свисали сосульками на низкий лоб, молодой человек
ухмылялся, и сквозь приоткрытые губы были видны его зубы. Только это были
не зубы, а самые настоящие клыки.
Может быть, он их специально затачивал, - подумал Киннелл. - Может
быть, он маньяк какой-нибудь. Людоед.
Ему это ужасно понравилось: сама идея, что людоед едет по Тобин-Бридж
на закате. В шикарном "гранд-аме"
Но это начало...начло того кошмара, в который попал писатель. Эта картина создана молодым художником-наркоманом, который повесился. Но картина живая, и живое то существо, что находится за рулем шикарной машины!
И оно хочет получить Ричарда, оно жаждет его. И оно приблежается и показывает, издевается, как бы говоря "Ричи,я уже близко!" Скоро ты услышишь звук мотора и увидишь меня, такогь модного и совершенного. Это будет поледне, что ты увидишь в своей жизни!
Ричард выкидывает картину в болото, когда увидит, что пейзаж измениля, что парень в машине уже проезжает там, где проезжал сам Ричард.
Затме Ричард видит как на картине изабражено убийство хозяйки распродажи! И тогда он все понимает.
И увидел такое, от чего у него
перехватило дыхание, как от удара под дых. Внутри все оборвалось.
Картина переменилась. Не сильно, но все же переменилась. Улыбка
белобрысого парня растянулась шире, заточенные людоедские зубы стали видны
еще лучше. Теперь он прищурился посильнее, и от этого вид у него стал еще
более искушенным и еще более злобным.
Неуловимая перемена в улыбке.., губы, растянутые чуть пошире, так что
острые зубы видны еще лучше.., другой прищур.., другой взгляд.., черты,
которые очень зависят от субъективного восприятия. Такие вещи не
запоминаешь в точности, всегда есть вероятность, что ты просто ошибся. Тем
более что Киннелл не особенно-то и приглядывался к картине, когда ее
покупал. Да и миссис Даймент совершенно его уболтала. Она была явно из тех
непомерно общительных женщин, которые так тебя заговорят, что потом в
голове еще долго будет зудеть.
Но была еще одна вещь, которую никак нельзя было списать на фокусы
памяти и субъективного восприятия. Пока картина лежала в багажнике, молодой
человек сдвинул левую руку - которую он поначалу держал поверх дверцы, - и
теперь Киннелл разглядел татуировку, которой не было видно раньше.
Обагренный кровью кинжал, оплетенный виноградными листьями. А под ним -
надпись. Киннелл разобрал только два слова: "ЛУЧШЕ СМЕРТЬ". Но вовсе не
обязательно быть популярным писателем - автором многих бестселлеров, чтобы
сообразить, что там написано дальше. В конце концов, "ЛУЧШЕ СМЕРТЬ, ЧЕМ
БЕСЧЕСТЬЕ" - это как раз та вещь, которую бесноватые дорожные странники,
приносящие только несчастья, типа этого парня с людоедской усмешкой, обычно
и вытатуировывают у себя на руке. А на другой руке - туза пик или цветок в
горшочке, подумал Киннелл.
Образ превосходен..Я сама мечтала создать образ ТАКОГО существа....Этот убйца настолько привлекателен в своей жесткости и равнодушии, что трудно устоять перед тем, чтобы не стать его жертвой. Избежать прикосновений его холодных рук, избежать горящего, словно страстнго взгляда отвести глаза от белоснежных клыков не смотреть на его модные ботинки.
Здесь он рискнул еще раз взглянуть
на картину. Он заранее подготовил себя к тому, что она может опять
перемениться. Он даже не исключал возможности, что она будет двигаться, как
в кино. Картина не двигалась. И, похоже, не изменилась. Но от этого
Киннеллу легче не стало. Ему хватило одного только взгляда на лицо
блондинистого парня. На эту зловещую, совершенно безумную улыбку. На эти
заостренные зубы. Парень с картины как будто хотел сказать Киннеллу, Эй,
старик, знаешь чего? Мне покласть на ваш гребаный мир, который вы
называете цивилизованным. Я - человек настоящего поколения X. И новое
тысячелетие - вот оно, здесь, за рулем этой самой раздолбанной вздыбленной
колымаги.
Но больше всего поразительны мысли писателя, его страхи...Он передаются читателю!
Картина вновь переменилась. Парень уже никуда не ехал. Его машина
стояла припаркованной на подъездной дорожке к коттеджу, где проходила
дворовая распродажа. Вещи, предназначенные на продажу, по-прежнему были
расставлены на лужайке: мебель, посуда, всякие керамические безделушки
(собачки, курящие трубку, голозадые пупсики и рыбы с моргающими глазами).
Только теперь двор был залит светом луны - все той же похожей на череп
луны, что висела в небе над домом Киннелла. Как и днем, телевизор стоял на
улице. И он был включен. Бледный свет от экрана падал на траву, на
опрокинутое пластиковое кресло и на то, что лежало рядом. Это была Джуди
Даймент. Вернее, ее бездыханное тело. И даже не тело, а только часть.
Голову Киннелл увидел не сразу. Она стояла на гладильной доске, и мертвые
глаза блестели при свете луны, точно две тусклые монеты в полдоллара.
Задние фары "гранд-ама" представляли собой красно-розовое пятно
размытой акварели. В первый раз Киннелл увидел машину с картины сзади. Там,
на багажнике, была надпись, выполненная в старинном готическом стиле. Два
слова: "ДОРОЖНЫЙ УЖАС".
Все правильно, - тупо подумал Киннелл. - Все логично. Это не он, а его
машина. Хотя, наверное, разница не велика.
- Так не бывает, - прошептал он себе под нос.
Но ведь было же. Было. Может быть, ничего подобного не случилось бы с
кем-то другим, кто не настолько открыт для таких вещей. Но с Киннеллом это
случилось. Ошарашенно глядя на картину, Киннелл вдруг вспомнил табличку на
столике у Джуди Даймент. Там было написано: ОПЛАТА ТОЛЬКО НАЛИЧНЫМИ (хотя у
него Джуди все-таки взяла чек, пусть даже на всякий случай, и записала
номер его водительского удостоверения). Но там было написано и кое-что еще:
ПРОДАННЫЕ ТОВАРЫ ВОЗВРАТУ НЕ ПОДЛЕЖАТ.
Киннелл прошел мимо картины в гостиную. У него было такое чувство,
будто он здесь посторонний. Чужой в собственном теле. Он поймал себя на
том, что разум - сам по себе, независимо от него - лихорадочно ищет, как
отгородиться от происходящего. Ищет - но не находит.
Киннелл включил телевизор и декодер спутниковой антенны и настроился
на канал V-14. Все это время он буквально физически ощущал присутствие
картины в доме. Нет, не думал о ней, просто чувствовал, что она рядом, эта
картина, которая каким-то непостижимым образом опередила его и проникла в
дом.
- Знала, как срезать дорогу, - произнес Киннелл вслух и рассмеялся.
На этот раз на картине не было ужасного белобрысого парня. Однако за
рулем "гранд-ама" чернела какая-то размытая тень - наверняка это был он.
Дорожный Ужас закончил дела в Розвуде. И попер дальше на север. И его
следующая остановка...
Киннелл не стал додумывать эту мысль. Он заставил себя обрубить ее
прежде, чем она оформится у него в мозгах и он осознает, что это может
значить.
Смерть так близка, но разум отказывается воспринимать это....Но концовка, она просто не поддается описанию...Особенно последнии слова Ричарда, который смирился.
"Гранд-ам" с картины стоял перед домом. Из двух хромированных
выхлопных труб вырывались клубы белого дыма и медленно растворялись в
воздухе. Надпись на багажнике, выполненная старинным готическим шрифтом,
ясно читалась при свете луны. Дверца с водительской стороны была открыта.
Но это еще не все. Судя по свету, льющемуся на ступени крыльца, передняя
дверь в доме Киннелла была открыта тоже.
Забыл запереть ее на замок, - подумал Киннелл, вытирая со лба мыльную
пену вдруг онемевшей и потерявшей всякую чувствительность рукой. - Забыл
поставить на сигнализацию.., хотя вряд ли бы это спасло. Для этого парня не
существует замков и сигнализацией.
Что ж, может быть, Киннеллу и удалось направить его прочь от тетушки
Труди, и это было уже кое-что. Но сейчас эта мысль не принесла ему
облегчения.
Гости с того света.
Глухое тарахтение мощного двигателя в 442 лошадиные силы, не меньше. С
баком на четыре барреля, усиленными клапанами и прямой инжекцией.
Киннелл - голый и мокрый, с головой в мыльной пене - медленно
развернулся, не чувствуя под собой ног, и увидел картину. Именно там, где и
думал увидеть: на стене над кроватью. "Гранд-ам" стоял на подъездной
дорожке у его дома, дверца с водительской стороны была открыта, а из
хромированных выхлопных труб валил дым. Под этим углом Киннеллу была видна
дверь его дома, открытая нараспашку, и длинная тень человека на полу
прихожей.
Гости с того света.
Гости с того света и пришельцы.
Теперь Киннелл слышал шаги. Тяжелые шаги - вверх по лестнице. Он знал,
что блондинистый парень носит мотоциклетные сапоги. Ему не надо было этого
видеть. Люди, которые делают на руках татуировки ЛУЧШЕ СМЕРТЬ, ЧЕМ
БЕСЧЕСТЬЕ, носят только мотоциклетные сапоги. И курят только "Кэмел" без
фильтра. Подобные вещи - они как закон, обязательный к исполнению.
Да, и еще нож. У него обязательно есть с собой нож. Большой и острый.
Что-то вроде мачете. Подходящая штука для того, чтобы снести человеку
голову одним размашистым ударом.
И он наверняка сейчас улыбается, обнажая свои заточенные людоедские
зубы.
Киннелл все это знал. Не зря же он сам навыдумывал столько ужасов.
У него было богатое и живое воображение.
- Нет, - прошептал Киннелл, вдруг осознав, что он совершенно голый.
Только теперь до него дошло, что его бьет озноб. - Нет. Пожалуйста, уходи.
Но шаги приближались. Конечно, они приближались. Такому парню, как
этот - с картины, - нельзя просто сказать:
"Уходи". Потому что он все равно не уйдет. Потому что, по законам
жанра, истории так не кончаются.
Киннелл слышал, что белобрысый уже поднялся по лестнице. С улицы
доносился рев незаглушенного двигателя "гранд-ама".
Парень шел по коридору. Его сбитые каблуки поскрипывали по натертому
паркету.
Киннелла как будто парализовало. Неимоверным усилием воли он скинул с
себя оцепенение и бросился к двери, чтобы запереть ее, пока эта тварь не
вошла. Но он поскользнулся на лужице мыльной воды и на этот раз не устоял
на ногах. Он упал на спину и увидел, как распахнулась дверь. Увидел тяжелые
мотоциклетные сапоги. Парень с картины неторопливо направился туда, где
лежал Киннелл - голый и мокрый, с головой в мыльной пене. А на стене над
кроватью висела картина, и на картине "Дорожный Ужас" стоял припаркованным
у его дома, и дверца с водительской стороны была открыта.
И все переднее сиденье автомобиля было залито кровью. Кажется, мне
придется выйти на улицу, подумал Киннелл и закрыл глаза.